Ну, и на этом галочки кончаются. Средство товарного обмена? Нет, только в крайне ограниченной форме. Всеобщий эквивалент? Ни в коем случае. Средство накопления? Очень относительно, копили-то рубли копили, но если могли, то предпочитали другие ценности и валюты, поскольку покупательная – даже не способность, а возможность рубля все время падала. (Приходится искать новые термины – может быть, даже надо говорить: покупательная «разрешенность» или «дозволенность»? – рублю ведь должны были «дозволить» покупку!) Короче говоря, рубль реально мог покупать все меньше и меньше.
Функцию ценообразования советский рубль не мог толком выполнять по определению. Капитала – в очень странном виде, только как приложение к «лимитам» и «фондам».
Важнейший вывод, который из этого следует: если деньги лишены главных функций – измерителя стоимости, инструмента товарного обмена и ценообразования, то и остальные функции либо не реализуются, либо существуют в ослабленном, искаженном виде. Отмирают, как мышцы без употребления. Такая «валюта» никак не способна выполнять и самую, может быть, важнейшую современную функцию – информационную, направляющую экономическое развитие. И мерилом социального успеха советский рубль не был – членство в райкоме, обкоме, ЦК, принадлежность к престижным идеологическим органам или КГБ, армии – все это было куда более весомым признаком удавшейся карьеры. И измерителем труда такой рубль служить никак не мог. И качества жизни сам по себе не определял. Или определял в незначительной степени.
Значит ли все вышесказанное, что отсутствие полноценных денег автоматически делает людей несчастными? Лишает общество перспектив динамичного развития, модернизации, существенного повышения уровня жизни – без сомнения. Но – в деньгах ли счастье? Я еще вернусь к этой теме в применении к рыночной экономике. Но советская командная система – дело совершенно особенное.
Мой учитель и ментор, замечательный арабист и социолог Владимир Сегаль, любил говорить: посмотрите, насколько легче стать счастливым человеком при социализме: вот побывал я в командировке в Ливане, купил себе там на рынке часы «Сейко». И вот уже десятый день не могу на них налюбоваться, под любым предлогом смотрю на них, веду занятие, а сам все отворачиваю ненароком рукав. И удивительное ощущение счастья, собственного успеха, состоявшейся жизни переполняет меня! А жил бы я при гнилом капитализме, где не только выездные доценты, но буквально любой работяга, да что там – любой безработный! – может в любой момент такие же часы себе купить на любом углу – за небольшую часть пособия! – и не было бы у меня там никакой причины для эйфории.
В каждой шутке есть доля шутки. Сегаль, конечно, смеялся – и над обществом, и над своими студентами, и над самим собой. (Ведь на часы и на самом деле то и дело поглядывал!) Но что правда, то правда: в ситуации всеобщего дефицита легче доставить себе материальные радости, чем при «заевшемся капитализме». Советское общество, конечно же, было по многим, не только материальным, позициям инфантильным, что не удивительно, учитывая патерналистский характер социалистического государства, обращавшегося со своими гражданами как с детьми. Но разве не правда, что наивный ребенок гораздо счастливее умудренного циничного взрослого? По принципу – меньше знаешь, лучше спишь. Или по Екклесиасту: «Во многой мудрости много и печали; и кто умножает познания, умножает скорбь».